Одним из самых востребованных писателей современности является Говард Филлипс Лавкрафт. Несмотря на то, что в будущем году исполнится вот уже 80 лет со дня смерти автора, творчество Лавкрафта является важнейшей частью массовой культуры. У него миллионы поклонников, по мотивам его произведений снимают фильмы, записывают песни и выпускают компьютерные игры. Жуткий Ктулху упоминается и в американском сатирическом мультсериале «Южный Парк», и в вопросах граждан России на прямой линии с президентом Путиным.
Лавкрафт, который умер в нищете и бесславии, после смерти получил заслуженное признание. Однако, всё это привело к тому, что Лавкрафт оказался встроен в индустрию развлечений, а конкретно, в такую ее часть, как фэнтези. В этом жанре Лавкрафтианские Ужасы занимают одно из самых почётных мест, но именно благодаря этому взгляд на творчество Лавкрафта начинает понемногу искажаться. Лавкрафт превращается во всего лишь одного из титанов жанра фэнтэзи, наряду с Толкиеном и Джоан Роулинг. Для этого постарались многие: и Август Дерлет, который дописал ряд произведений Лавкрафта после его смерти, а затем создал целый ряд подражаний своему почившему другу, и режиссёры, и музыканты, и разработчик игр, и издатели, и переводчики, и, самое главное, бесчисленная армия создателей «фан-арта» – любительского творчества, литературного или изобразительного, созданного поклонниками Лавкрафта под влиянием его произведений. Поэтому имеет смысл разделять «Лавкрафтиану» и собственно творчество Лавкрафта, чтобы более предметно говорить именно о последнем.
Яркой чертой творчества Лавкрафта было новаторство. К моменту, когда Лавкрафт вступил на литературное поприще, существовало два основных направления «литературы ужасов» ― мистическая литература и произведения, построенные на описании безумных научных экспериментов, заложившие основы жанра научной фантастики. Лавкрафт немало поработал в этих двух направлениях, перед тем как создать свою вселенную «Мифов Ктулху» и развить жанр Лавкрафтианских Ужасов. Но даже следуя существовавшим на тот момент традициям «литературы ужасов», Лавкрафт проявлял оригинальность. Так, развивая тему ученого, бросившего вызов Богу, начатую Мэри Шелли в романе «Франкенштейн, или современный Прометей», Лавкрафт адаптирует ее под реалии XX века, которые он оценивал крайне скептически – его реаниматор Герберт Уэст является откровенным социопатом, которому безразлично то, что порожденные его гением зомби убивают людей, потому что он бросает вызов Богу не из желания помочь людям, как Прометей и Франкенштейн, а из личных амбиций, как Люцифер.
В «Заброшенном доме» Лавкрафт рассказывает историю о вампире, однако хрестоматийное «существо с горящими глазами» упоминается лишь мельком, зато приведена потрясающая сцена, в которой умирающий вампир поочередно принимает облик всех загубленных им за пару веков людей. Этот приём, с «эпохой спецэффектов» в фильмах ужасов 1980-х годов ставший «заезженным», для времён Лавкрафта был неожиданным новшеством. Однако, в существовавших на тот момент рамках Лавкрафту было тесно. И он постепенно начинает формировать свой собственный стиль – Лавкрафтианские Ужасы. Формирование это занимает практически всю его жизнь, и неотделимо от основных черт мировоззрения Лавкрафта: материализма, интереса к древности и ксенофобии. Всё это выделяет его из общей массы авторов фэнтези.
В юности Лавкрафт был убежденным материалистом и даже писал статьи с критикой теизма. Однако, с годами, Лавкрафт, придерживавшийся консервативных политических взглядов, не пожелал встать по одну сторону баррикад с левыми ниспровергателями веры и морали, и заявил, что у народа бесполезно отнимать христианского Бога, потому что тогда он начнёт почитать что-либо другое. Тем не менее, хотя его фантазия и порождала блестящие мистические сюжеты, это была явно не его стезя. Научные вопросы интересовали Лавкрафта в гораздо большей степени, нежели мистика, и хотя в зрелом возрасте он и стал скорее агностиком, чем материалистом, именно наукообразность стала характерной чертой «Мифов Ктулху». Интерес к древности красной нитью проходит через все творчество Лавкрафта.
В «Дагоне» и «Тени над Иннсмаутом» он использует имя Дагон из реально существовавшего древнего религиозного культа. В «Кошмаре в Ред-Хуке» строит повествование вокруг Лилит – персонажа из реального древнееврейского фольклора. В «Лунном болоте» призраки, которые губят рабочих ― это племя Партолона из реальной ирландской мифологии, хотя Лавкрафт и называет их «потомками греков» и последователями древнегреческой религии, но это больше бы подошло для племени Фир Болг. Действие же рассказа «Очень древний народ» и вовсе относится ко временам Древнего Рима. Совершенно очевидно, что Лавкрафт увлечённо исследовал древние мифы, и другой фирменной чертой Лавкрафтианских Ужасов стала обязательная отсылка к древним культам.
Ксенофобия Лавкрафта имела две стороны: явную и неявную. О явной написано немало – в юности Лавкрафт был антисемитом, но впоследствии женился на еврейке и перестал испытывать неприязнь к евреям. Однако до последних дней писатель оставался ярым расистом, категорически протестовавшим против смешения и вообще совместного существования европеоидной, негроидной и монголоидной рас. В неявной форме ксенофобия Лавкрафта проявлялась в том, что он боялся Иного. В «Мифах Ктулху» на разные лады повторяется – «есть Иные Миры, в которые нам не стоит проникать».
Лавкрафт прекрасно отрефлексировал этот страх в блестящем эссе «Сверхъестественный ужас в литературе». Суть его рассуждений сводилась к тому, что человек боится не столько «страшного», сколько Неведомого. Восторг Лавкрафта вызывало творчество Эдгара Аллана По. Он восхищенно пишет о По в «Сверхъестественном ужасе», прямо упоминает его в «Хребтах безумия», скрыто цитирует в «Твари на пороге» (переселение души напоминает «Лигейю» По, а тема живого существа, которое выбирается из гроба, была у По одной из любимых). Лавкрафт считал, что именно По выступает пионером новой литературы ужасов, обращённой к самой психологии человека. И здесь мы подходим к ключевому отличию самого Лавкрафта от того «мифа о Лавкрафте», который существует сейчас.
Для Лавкрафта Иное было имманентно враждебным. Чужой плох не потому, что он плохой, а потому, что Чужой. Для современной массовой культуры, которая стремиться нивелировать любые различия, такой подход совершенно немыслим. Супергерои нашего времени научат ваххабитов уважать права человека, злобных пришельцев уничтожат, а с добрыми пришельцами породнятся. Лавкрафт же утверждает, что Иное существует от начала времён и его невозможно уничтожить (финальный эпизод «Зова Ктулху» с затягивающейся раной), и что Иное не подходит под критерии нашей морали (Ноденс охотится за Древними не потому, что защищает от них людей, а потому, что любит охоту).
Для современной массовой культуры неудобны «Тень над Иннсмаутом», чей пафос явственно направлен против расового смешения, «Реаниматор Герберт Уэст» с его откровенным расизмом, «Зов Ктулху» со зловещими метисами, «Единственный наследник», где обуреваемый жаждой вечной жизни «трансгуманист» превращает себя в мутанта, «Модель для Пикмана» и «Призрачный поиск неведомого Кадата», где «толерантность» к упырям приводит к превращению в упыря, «Сны в Ведьмином доме», где приговоренная к казни ведьма является не невинной жертвой мракобесов, а посланницей враждебных человеку сил, «Изгой», где существо, считавшее себя человеком и убедившееся в обратном, бежит от людей, а не борется за равные права, и ещё многие другие творения Лавкрафта. Тем более, что неполиткорректность этих произведений – это не частности, а весьма стройное мировоззрение.
Забыть о Лавкрафте, в силу его невероятной популярности, в обозримом будущем не получится, поэтому, для того, чтобы делать на нём деньги, но обходить неполиткорректные темы, массовая культура будет вынуждена все дальше и дальше уводить наследие Лавкрафта от его создателя. Сам Лавкрафт считал своим лучшим произведением рассказ «Цвет из иных миров», являющийся квинтэссенцией страха перед Неведомым – сияние, цвет которого даже невозможно определить с помощью принятой на земле цветовой гаммы, губит людей не потому, что хочет есть или не знает о правах человека, а просто в силу своей полной несовместимости с человеком и иными живыми существами нашей планеты.
Но вместо этого произведения массовая культура акцентирует внимание на щупальцах и болотной слизи. Из певца Невыразимого Ужаса она превращает Лавкрафта просто в очередного создателя монстров. Сложно её в этом винить. Но и идти у неё на поводу не стоит. Правильнее было бы вспомнить, что Мишель Уэльбек подмечал у Лавкрафта «провидческую способность». Посмотрите вокруг. Возможно, Иные уже среди нас. А возможно, и внутри нас.
#ПК_статья